Книга Безумие  - Ринат Валиуллин

– Скучно, жарко, и хочется в отпуск.

– Отпусти себя – выпей холодного шампанского.

– Я бы выпила, так не наливают.

– Вот и у меня то же самое: я бы налила, так никто не пьёт.

Если одна из подруг шутила, то другая непременно должна была посмеяться, невзирая на качество шутки, поочерёдно, каждая в свою трубку, словно в этот момент была её очередь подбросить дров в костёр, чтобы огонёк задора не погас. Это смахивало на смех за кадром в комедийных сериалах, только домашнего производства.

– Как у тебя с твоим? Ты ещё встречаешься?

– Нам трудно строить отношения, мы закипаем из-за мелочей.

– Вам надо больше целоваться.

– Зачем?

– Чтобы научиться закрывать глаза.

– Я устала от компромиссов.

«Знала бы ты, как я устала от них», – вздохнула про себя Шила.

– Мне не компромиссы нужны, а мужчина, – добавила Джульетта.

«Точно», – снова прокомментировала про себя Шила.

– Как я тебя понимаю, Джульетта. Летом, когда тепло, мне ничего не нужно, кроме надёжного мужчины на своей яхте успеха, наполненной парусами моих надежд.

– Где бы мне такого взять? – вздохнула Джульетта.

– Его надо вырастить.

– Дашь рассаду?

– В понедельник? Откуда?

– Понедельник никогда не был добр к людям, у него и без того хватало забот. Тем более что за доброту отвечает суббота. А до неё ещё целая пропасть. Я… Хочу на море.

– Зачем?

– Я чувствую, как оно волнуется без меня.

– Ещё бы, красивая ты, Джульеттка! – делала приятное подруге Шила. Она понимала, что её слова не кунилингус, конечно, но всё же.

– Что ни говори, а красота отпугивает, как яркая опасная рыбка в Красном море, которую боятся трогать. Вот, к примеру, в выходные, когда я высплюсь и выгляжу очаровательно, никому нет до этого дела, а посреди недели, когда возвращаюсь с работы усталой и измученной, обязательно кто-нибудь приклеится.

– Какой вывод?

– Мужчины любят работящих.

– Вот поэтому сейчас мы встанем и пойдём работать. Мы же должны быть любимыми, красивыми, верными.

– Никто никому ничего не должен.

– Так говорят обычно те, кто уже исчерпал кредит доверия.

– Какое счастье, что за машину я выплатила, пока была замужем. Что бы я ни говорила, как бы я ни феминизировала, Шила, а бабе всё равно нужен какой-никакой, а муж.

Потом я услышала какое-то замешательство:

– Бл… молоко убежало, хотела себе эспрессо сделать по рецепту. Рукожопая и есть рукожопая, – это было в духе Джульетты, которая лихо мешала красноречие с матом, в зависимости от обстоятельств. Красноречивый человек красноречив во всём. Так же её и по жизни болтало, то вверх, то вниз. Весы.

– Далеко убежало?

– Что убежало?

– Молоко.

– Кончай издеваться. Хочешь помочь, приходи, плиту помоешь.

– Муж помоет.

– Какой муж?

– Следующий. Какой-никакой, а муж тебе нужен.

– Мне нужен такой мой муж, с которым я всегда буду чувствовать себя невестой.

Если же дел было невпроворот, Шила звонила мужу, чтобы чувствовать поддержку. Когда ей очень хотелось сказать ему нечто важное. Она писала… Стирала… Опять что-то набирала в столбик:

Не заходи Вконтакт, в Фейсбук не заходи,

Подумай о себе,

О близких,

О душе.

Возьми бокал мартини,

Чтоб мысли были беспосадочно легки.

Писать не надо,

Лучше позвони.

«Нет. Всё удалила. Пообщалась. Блин!» – крутила она про себя после очередной неудачной попытки написать.

Артур позвонил сам. Именно за это она его ценила. Он был очень чувствителен ко всем её колебаниям, буквам, точкам и запятым.

Часа через два после звонка они встретились. Если тела всё ещё пытались пристроиться друг к другу, выискивая позу наибольшего прикосновения, то души всё ещё играли в догонялки, кружась где-то под коваными фонарями, словно мотыльки, всё ещё рискуя обжечься. Этим риском были наполнены их крылья. Сердца читали между строк. Целоваться – всё равно что читать между строк. Двух влажных розовых строк. Желание читалось ниже, меж ног.

Солнце клонилось к весне. Мы шли, взявшись за руки. И болтали на разные темы:

– Иногда я думаю, чем я хуже других? Почему некоторые счастливее меня.

– С чего ты взяла, что они счастливее?

– Я ведь думаю о них. Кстати, куда мы идём?

– Ко мне, я знаю короткий путь через двор… Что ты остановилась?

– К тебе я бы предпочла через сердце.

– Твои стройные ножки там уже потоптались, если ты не заметила.

– Предложил бы тапочки, я бы не наследила.

– Как же я робок. Робость меня когда-нибудь погубит… или сделает роботом.

– Моим?

– Посмотрим. Может, останешься на ночь?

– Я не умею.

Так она ответила, но потом быстро научилась. Тогда она осталась у меня впервые:

– А кто это там у тебя скулит?

– Поставил стиральную машину.

– Я тоже боюсь темноты.

Сначала мы долго пили чай на кухне, смеялись и целовались с него, как с марихуаны. Не знаю, почему нам так было смешно, ржачно, заразно, возможно, весна. Её прибавилось в крови, и гормоны начали выползать из своих нор, нарушая привычный порядок вещей. Голоса наши становились всё беззвучнее, потому что их связки уже были сорваны приступами смеха, губы стёрты поцелуями.

– Тихо!.. Слышишь… этот зловещий… смешок? – стала прислушиваться Шила, разделяя свои слова поцелуями. – Слышишь? У тебя даже мебель смеётся. – Начала она раскачивать своё тело всё сильнее на кухонном уголке. Из которого, действительно, просачивался скрипучий мебельный хохоток.

– Ты смеёшься под фанеру. Шила, где твоя искренность?

– Там.

– Где там?

– Догадайся.

Мы лежали в ней, в темноте, в бассейне постели, полного хлопка. То и дело наплывая друг на друга, словно котики, в беспощадном желании спариваться.

Женщине надо знать точно, кем она будет чувствовать себя наутро: дурой или любимой дурой, если останется на ночь. Это была одна ночь, а потом тысяча других, и каждая из них вешала на наши отношения звезду, словно награду за постоянство. Скоро их была целая плеяда. Мне казалось, меня кто-то вёл по этому млечному пути то медленно, то страстно: